— Ваша выставка небольшая по объему, всего шесть работ, но очень насыщенная по смыслу. Не перегружает ли это её? — Для меня она огромная и по объему. Над произведениями с нынешней выставки я работал с конца 2010 года. Я всегда работаю очень медленно. Это связано не только с технологическими проблемами. Я считаю, что работа должна сама вырастать, ее нельзя взять нахрапом. А смыслов действительно много, хотя, собственно, на самом деле он один – речь идет о том, где мы живем. Речь идет о нашей ментальности. Смысл один, просто он рассмотрен с разных углов. И поэтому работы принципиально разные и по форме – начиная от круга и заканчивая шестигранником. — Заложенные в выставке направления, темы, например, «Кресты» или «Башни», будете развивать отдельно? — Думаю, нет. Главное — сказано. Хотя с крестами я планировал сделать большую серию, но она, возможно, отложится, потому что после каждой большой выставки случается затишье. Как у человека, который что-то долго делал, а потом закончил и остался перед некой пустотой. Но там одна небольшая работка висит – страничка из книжки. У меня при работе с «Огородами» осталось очень много таких страничек, около 400 штук, по ним я смотрел, куда дальше класть офортные доски, чтобы сделать то, что я хочу. Теперь я мечтаю сделать из них артбук. Но это процесс длительный, медитативный, на него может уйти 2-3 года. А, может, станет скучно и я брошу. Продолжать только ради того, чтобы закончить – точно нет смысла. Я искренне верю, что если работа скучна мне – она в квадрате скучна зрителю. — Много ли у вас таких брошенных от скуки работ? — Больших — работ пять было. Часто бывает: отставляешь работу, а потом возвращаешься к ней через 2-3 года совершенно с другими мыслями и совершенно с другим продолжением. Такое тоже бывает, редко, но бывает. — Сколько времени в среднем занимает создание одной большой работы? — Могу сказать так: дольше, чем пять лет, я одну работу не делал. Пять – делал. Но это не значит, что я делал только её одну. Я бы просто умер с голоду. Порой создание работы связано с тем, что она должна быть отставлена в сторону, и не всегда это потому, что стало скучно. Просто иногда ты не знаешь, как должно быть дальше. Работы – это постоянное совершение ошибок и их исправление, совершение и исправление. И в процессе исправления ошибок ты отвечаешь на свои вопросы и тем самым помогаешь, возможно, зрителю ответить на те вопросы, которые внутри него. — А как вы исправляете ошибки чисто технически? Ведь графика — это не живопись маслом, где можно один слой закрасить другим. -С бумаги можно стереть все, что угодно. Обычным пульвелизатором для цветов можно смыть даже уже напечатанный офорт, а рисунок смывается еще легче. Чернила смыть трудно – это да, но исправить можно все. Можно заклеить, переклеить. Мне иногда говорят, что мои работы выглядят старыми. Но я никогда их насильственно не старю, они старятся в процессе работы. Если каждый листик побывал 20-30 раз в офортном станке, потом столько же раз он мок и клеился, естественно, что где-то он пожелтел, где-то потерся. Плюс я действительно стираю и переделываю, если мне не нравится напечатанное. Это нормально. -Когда-то давно вы говорили, что вам близка система слоев в фотошопе. Может, так было бы легче? — Да, мне близка эта система, но не близка компьютерная графика. Мне близок принцип палимпсеста, который заложен в фотошопе. Эта программа не появилась из ниоткуда, это, в принципе, багаж, накопленный за все время существования человечества. Палимпсест всегда был серьезной человеческой находкой, к нему часто обращались, например, когда старые росписи в церквях закрашивались сверху новыми, потом новые стирались, из-под них выглядывали старые, и это происходило постоянно, такое перемешивание смыслов, времени. Если вдуматься, наш мозг – сплошной палимпсест, потому что он состоит из массы слоев различной информации. В один момент просвечивается одно, в другой – другое, в третий – третье. Но с компьютером я дружу как пользователь. У меня даже есть сайт, хотя я очень долго сопротивлялся. — Почему? — Не хотелось. Но потом меня знаете что подтолкнуло? У меня заканчиваются книги, вот, например, осталось всего пять экземпляров «Утопии». И я вдруг подумал, что если книжку можно выложить на сайте, то нужно быть идиотом, чтобы отказываться от такой возможности. Потому что перепечатывать книжку, заниматься прошлым я не хочу. Мне интереснее настоящее. Еще мы там меняем рабочий стол. Последний раз он превратился в зеленый пол, потому что я на полу собирал «Огороды». Обложка сайта – это мой рабочий стол, она рассказывает о том, чем я занимаюсь сейчас. — На нынешней выставке есть особо важная для вас работа? — Да, их даже две. Это «Огороды» и «Башни». Я с них начал, в них больше всего вложено физического труда и мыслей. «Башни» — самая грустная работа на выставке. Она о мечте каждого человека о своем маленьком бизнесе и надежде, что он спасет. И потом эта мечта закабаляет, превращается в тюрьму, контейнер. Ты начинаешь жить ради того, чтобы этот контейнер стоял. Я не пессимист, но считаю, что в мире есть много поводов для грусти. А «Огороды» — я давно мечтал сделать такую работу, которая, что для меня редко, с одной стороны довольно концептуальна, а с другой – очень изобразительная. В нее заложены совершенно реальные вещи. Например, спинки кроватей – ими действительно огораживают свои участки многие, это распространено по всей Украине, что довольно забавно и иронично, а с другой стороны – каждый пытается себя оградить. Получается паутина, в которую хочется помимо своей воли втянуться. Я совсем недавно прочитал книгу «Производство присутствия» Ханса Ульриха Гомбриха, и она словами рассказала мне то, о чем я думал последние 20 лет. Боже мой, как я обрадовался! Ведь тут философ на самом серьезном уровне обосновывает мою теорию: в литературе, музыке и визуальной культуре тебе интересны смыслы и значения, только если завораживает изображение и ты не можешь оторваться. Сколько мы знаем вещей на библейские темы, от которых мы не можем оторваться? Хотя концепцию мы все знаем. Ни у кого ведь не возникает вопросов: Кто этот мужик на кресте и как он туда попал? Даже те, кто Библию не читали, концепцию знают. Но ведь до нас дошли не все распятия, а только те, которые захватывают на визуальном уровне. С тех пор, в принципе, ничего не изменилось. — Важен ли для художника коммерческий успех? — Если ты можешь зарабатывать деньги своим трудом, это помогает тебе заниматься дальнейшими планами. Но тут я всегда привожу классический пример Ван Гога. У него, конечно, не было коммерческого успеха, но он постоянно жил на гранты собственного брата. Ему хватало денег на вино, краски, отдельную мастерскую и проституток. У него было все обеспечено! Но если уж стремиться к коммерческому успеху, то лучше заниматься не искусством. И это всегда вопрос очень личный. Плюс есть очень простая формула: можно со спокойной душой продавать сделанное. И даже торговаться – ничего дурного в этом нет. Так поступал и Пикассо, и Рембрандт. А как торговался Суриков! Но при этом специально делать только то, что продается — нельзя. Юлия Куприна, Фокус
